Секунда вечности

Стих Заславской — это ангел, соединенный с гарпией, гремучая смесь прекрасного и ужасного. Наверное, такое соединение противоположностей необходимо: без этого не может быть настоящего полета творчества.
Стих Заславской эпичен. Она говорит с современником, на его, современника, языке. Но в этом обращении к мигу — современности — мы слышим:

Рыцари, инквизиция, Мадонна Сикстинская… И

знаем — это обращение к вечности. Это строки из поэмы Елены Заславской «За секунду до…».

Вчитываясь в стихи поэмы охватываешься ощущением неизбежности, фатума. Мне думается, что подобные ощущения навеивает поэма не только на меня -среднестатистического жителя крупного города.

Удивительна энергетика каждого стиха поэмы. Каждая строчка будто струна-нить рвёт тишину, освобождая вплетенные в неё образы. И звучат эти образы ярко, наполнено жизнью, словно музыка Александра Скрябина. Используя частые повторы, нагромождая образ на образе Заславская создаёт эффект смятения, переполоха чувств. Мы смутно разбираем — где ощущения и мысли героев поэмы, а где — самой Заславской. «Фантасмагория, как на картинах Босха…». Читая, впитывая в себя образы стихов, ты и сам поддаешься волшебности этой фантасмагории: будто ты сам со своими мыслями вплетаешься в струну-нить строчки. Уже сам читатель — часть поэтического узора стихотворения, сам звучит, а каждая строчка, каждый образ — будто слит с тобой. Ведь иначе как они могут звучать твоим голосом?

История о миге любви между террористом-смертником и его мишенью — одной из многих — проста и ныне банальна. Но о ней можно сказать так, как об этом говорят в кинофильмах или остросюжетных приключенческих книгах: бьюще на эффект. Но за этим эффектом мы не увидим ни любви, ни даже самих героев — настолько они будут заслонены зрелищностью. Однако поэма Заславской не об этой любви. Эта любовь -фон, на котором Заславская пишет своё эпическое послание современности и будущему:

Мне мир представлялся желтым,
а он оказался черным.
Им управляет Черт,
им управляет Нобель,
раздает свои премии
под топот солдатских сапог.

В этой современности нам преподносятся выхваченные из жизни герои нашего времени. Вот Она:

Я, среднестатистическая
девушка мегаполиса,
пирсинг ,тату, розовые полосы
и прочие прелести моды…

Но в этом наносном на нас глядят улыбающиеся глаза Джоконды:

но если всмотреться —
лицо моё,
как у Джоконды.

В подачке судьбы – встреча героев поэмы —

Моё сердце,
из солнечного света сотканное,
неопытное, глупое,
как цыпленок желтое,
пробив скорлупу,
потянулось к тебе
за секунду до …

И Он: романтик антиглобалистского воинства:

Я, словно славный идальго,
бросался на ветряных великанов…

Сжигаемый жгучей ненавистью, Он, «чудовище», влюбляется в свою случайно встретившуюся «красавицу» за секунду до взрыва. Образ героя романтизирован. Романтизация — не только во вплетении образа «славного идальго». Заславская даже одевает на лицо героя маску — очевидную нелепицу для террориста-смертника: ведь он же не банк пришел ограбить, а взорвать бомбу. На себе. Однако:

Я— пельмень,
начиненный взрывчаткой,
как мясом.
С обезумевшими очами
в прорези маски.

«Маска» как раз и «вписана» поэтессой для романтизации героя, подчеркивания его необыкновенности. Поэтому же и «глаза» заменены на «очи». Но романтизируя героя (ой! героя ли?), Заславская совершенно отходит от самого гнусного поступка -террористического акта, этого крика ненависти. Каким бы не был «славный идальго» славным, однако он совершает жуткое преступление — убийство ничем не повинных людей ради реализации исключительно своих амбиций, пускай и прикрытых громкими лозунгами антиглобалистского движения.

Насколько противовесны герои, настолько же они похожи. Общность их — в бессильной подвластности судьбе, обреченности на её произвол. Случайная встреча и — вспышка — как взрыв! —

Это так непохоже на смерть,
потому что это любо…

Подчиняясь детерминизированному миру: эпохе, человечеству, прогрессу — живут автономно «средние» люди. Кажется, в шелухе сегодняшнего дня их усредненность скрыла, нивелировала всё. Наивно считают себя властелинами своих судеб. Но

Случайна или намеренно,
мы, будто броуновские частицы,
в одном и том же месте
в одно и то же время столкнулись…

Обрекающий себя на неизбежность («Я вынес себя за скобки. Я- труп!»), «славный идальго» не может себя остановить, остановить своё желание, так стремительно и неизбежно стремящееся осуществиться.
Новый Завет не актуален…
Как не может себя остановить «славный идальго», так не может себя остановить Джоконда с розовыми волосами: она такая же, как все — неизбежно стирает свою вечность.

В своем смысловом поле поэма «За секунду до…» — белая простыня, на которой зачинается «я» будущей личности (будущее) и одновременно — простыня, которой покрывают труп — оболочку без «я» (прошлое). Не зря единение героев в ЦЕЛОЕ происходит в момент их гибели.

В секунду уложена вечность. В сплетении прадавнего и современного — единение секунды, мига с вечностью. Не зря в поэме сделано акцентирование на смешении грани современного и прошлого: звучание Моцарта в мобильных телефонах; Пушкин на бигбордах; девушка мегаполиса с ликом Джоконды; террорист, словно Геракл, чистящий Авгиевы конюшни планеты…

В век постмодерна,
как и во времена пещерные,
мои часы отсчитывают секунды в ином направлении…

Квинтэссенцией поэмы звучат слова, имеющие все шансы стать крылатыми:

Миры Америк, Азии и Европ Одинаковы при взрыве бомб!

Поэма обилует повторами. Один из основных, как мне кажется, это варьирующая фраза «Я на дне твоего зрачка», будто бы бросающая нас в синий омут выцветших глаз-озер врубелевского Пана (цвет здесь, впрочем, не важен). В этом пристальном вглядывании — попытка разглядеть, прильнуть к источнику истины:

Я В ГЛАЗА ТВОИ ОКУНАЮСЬ ЗА ИСТИНОЙ.

Мы уже знаем, что эта истина — любовь.

Позволю вернуться к своей ассоциации поэмы Заславской с живописью Врубеля. По силе передачи эмоционального впечатления мне кажутся они близкими: образы поэмы оставляют ощущение (почти визуальное) магического мазка Врубеля, Сильные, широкие, полные жизни, генерализированные и обобщенные, образы, соединяясь и сочетаясь, создают поэму-картину. Такая картина-поэма, как и её отдельные образы-мазки, запоминается, въедается в твой мозг, разъедая стереотипы и клише. В широких мазках угадывается вся мощь, вся сила поэтического таланта Елены Заславской. Однако, как и у Врубеля, рано или поздно выявится усталость: Демон обречен волнам горного потока.

АРЧ ЙОНЕС
Альманах «Крылья. Взмах второй». Луганск, Янтарь, 2007.

Оставьте отзыв

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *