«Алхимическая измена». zhelanny

Рисунок С. Лунина
Рисунок С. Лунина

Среди многих замечательных стихов Елены Заславской, с которыми я имел удовольствие ознакомиться в последнее время, было одно стихотворение, которое называется «Век Носферату». Оно показалось мне весьма неоднозначным в смысловом плане. Попробую дать свой вариант трактовки.

Стихотворение имеет дуальную композицию: оно разбито на десять строф, которые относятся попеременно к нелюбимому мужу (буду называть его данным женой прозвищем – Носферату) и любовнику (Фаринелли). Строфа, полная отвращения чередуется со строфой, полной нежности. Внимательно читая, можно увидеть, как перекликаются друг с другом различные аспекты этих двух персонажей.

Имена: Фаринелли и Носферату.
Профессии: певец и шахтер.
Воплощения: ласточка и вампир.
Стихии: небо и подземелье.
Голоса: божественное сопрано и медвежье рычанье.
Художественные жанры: опера и порно.
Географические привязки: Болонья (Европа) и Краснодон (Донбасс).
Сущности: духовная и материальная.

Интересно, что, несмотря на столь полную противоположность, есть одна черта, их объединяющая: оба они, каждый по-своему, мертвы – и в то же время бессмертны.
Носферату — труп? По определению жены, он – вампир. Бессмертный вампир.
Фаринелли — человек? Увы, но он уже давно только голос. Бессмертный голос.
Однако вампир – сверхвитален, а от голоса умершего кастрата можно забеременеть. Каждый из персонажей по-своему парадоксален.
Вот как описывается этот несчастливый брак:

Страшнее чем нож в бок,
Когда на тебе Он взмок,
А для тебя – лишь долг.

Он меня по-стахановски:
Свыше нормы,
Будто тело мое – порода.

То, что делает брутальный шахтер, называется уестествление. В данном случае это слово надо понимать не только как «сношение», но и буквально — «приведение к естеству», «унижение до уровня природы». Связь эта для женщины – унизительна, и опять буквально: ее принижает к земле, царству Носферату и источнику его сил. К той самой земле, из которой была вынута вскормившая его порода. Вот, кстати, одна из этих знаменитых терриконовых сисек:

Итак, имеем: с одной стороны – прекрасный «век кастратов», ушедший в небытие; с другой стороны – нынешний «век Носферату», который «страшнее, чем нож в бок». Как тут не вспомнить мадам Забужко: «украинский выбор — это выбор между небытием и бытием, которое убивает». Вообще, стихотворение Елены заметно перекликается с «Полевыми исследованиями украинского секса». Героине Забужко тоже на сюжетном пути постоянно встречаются (цитирую одну рецензию) «мужчины из низшей касты — жлобы, украинская разновидность homo soveticus, которые и говорят исключительно по-русски < …>, и никакой проблематикой особенно не загружены (изнасиловать, правда, могут, даже по телефону), и вообще — жизнью довольны “на все сто”».

И наконец, из уст героини имеем откровенное:

А здесь все пропахло совком
И потрахано молью
И все же Европа.
А значит свободной
Быть модно

«Пропахло совком» — или, как выразился интеллектуальный лидер оранжизма Юрий Андрухович, «мы в нашей стране заражены Россией».

Если мы учтем символизм прозвучавшей в стихе географии, а также примем гипотезу, что безымянная лирическая героиня стихотворения отождествляется с Украиной (или с ее частью), то получим следующее: Украина изменяет своей опостылевшей природной сущности с Духом Свободы европейского происхождения.

***

Изложение стиха предельно субъективно, и интересно поразмыслить, что же находится за гранью этой субъективности. Я попробую сделать скидку на особенности восприятия лирической героини и задамся крамольным вопросом – может, дело обстоит намного проще, чем она излагает?

Разве Носферату – злодей? Даже по словам его жены ясно, что – ничуть. Он низменный, грубый, «чокнутый», вечно голодный мужик. Просто он нелюбим. Вместо того чтобы радоваться избытку его жизненных сил, жена страдает от банальной несовместимости. Причина ее – в принадлежности супругов к разным социальным классам. Он – пролетарий и мужлан, она – интеллектуалка и тянется к изящному и творческому.

На самом ли деле Носферату – вампир? Да полноте. Это – не более чем прозвище от «любящей» супруги. Женщина попроще сказала бы: «кровосос проклятый». Однако, руководствуясь внешним сходством, наша героиня не замечает сущностной разницы. Ведь шахтер и вампир метафизически противоположны. Вампир поднимается из царства мертвых, которому по праву принадлежит, в царство живых – с целью дать смерть. Шахтер спускается из царства живых в царство мертвых с целью добыть то, что людям жизненно необходимо.

Наконец, героиня беременна — не мелодией, не идеей, а живым ребенком. Сама она считает, что беременность наступила от «залетевшего к ней ласточкой голоса». Позволю себе и в этом усомниться. Фаринелли дважды мертв – как мужчина и как человек. А Носферату – не просто жив, он полон жизненных сил, он ее оплодотворяет «свыше нормы». Другой вопрос в том, что при такой «любви» предпочтешь считать отцом ребенка хоть случайно залетевшую ласточку, только не собственного мужа. Надо, впрочем, отдать должное нашей мечтательной героине и изобретенной ею высокохудожественной версии с легким налетом декаданса.

-Будет сын? Значит, будет шахтером.

С точки зрения героини, ее сын обречен на вовлечение в дурную бесконечность, этакий цикл самоподдерживающейся кондовости – в то, что она сама называет «веком Носферату». Несчастная женщина испытывает обреченность: из этого замкнутого круга не вырваться, даже акт единичной измены, оказывается, работает на продолжение естественного порядка вещей.

Этот естественный порядок, замкнутый круг, действительно существует. Называется он человеческой жизнью: рождение, труд, любовь, дети, смерть. Носферату действительно бессмертен, но это не извращенное посмертие вампира, а живое бессмертие человеческого рода.

***

Если все же сделать предположение, что стихотворение Елены является зеркалом оранжевой алхимической измены – будущее этой измены представляется удивительно бесперспективным.

Во-первых, страшный донбасский шахтер, согласно стиху, чувствует себя прекрасно и полон сил.
Во-вторых, героиня «остается в Краснодоне». Она понимает, что ее любимый давно похоронен, и в Европе ее никто не ждет.
В-третьих, не так уж важно, от кого был зачат ребенок – вскормит его все тот же терриконовый сосок и будет он, по-видимому, действительно шахтером.

Носферату побеждает по всем позициям, и, как положено не отягощенному рефлексией мужлану, сам этого не замечает.

2007 год

Лена ли Ленор

Я в пригородной электричке
Смотрю в окно,
Там ночь-эпилептичка
Бьется, пускает пену облаков,
Выкатывает из орбиты око.

Зрачок расширенный и полнолунный,
И хочется забыть, забыться и забиться в темный угол…

Но остановка,
Мой пустой перрон,
Состав исчез в туманном неверморе,
Ты далеко,
Гадаешь: Лена ли Ленор?
Но не узнаешь — это приговор.

Кому-то По, ну а кому-то Порно.

Мадонна-стрит

Уличные художники,
С девушками похожими
На пирожные
В плеере Продиджи,
Ярким спреем
Улицу превратят в галерею,
Рисуя картины свои придорожные.

Он называл себя ZIC 13,
Он познакомился с ней на танцах,
Он рисовал ее и скрывался.

Он рисовал ее как Мадонну,
Но на стене ее дома
Баллоном.

А дворник закрашивал белым,
Ругался матом в 100 децибеллов,
Потом ему надоело.

Она давно повзрослела, снимется в порно,
Сменила дом,страну, материк и живет в Торонто.
Она никогда не узнает кто он —

Неизвестный художник,
Увидевший душу ее обнаженной.

Мой родной город

Мой родной город,
В котором
Ангелы эмо бродят
Под трамадолом,
А клуб ночной
Зовется Армагедоном.

Мой родной город,
В котором
Вместо Голгофы террикон
Из пустой породы,
А вместо икон биг-морды,
Мироточащие Луга-новой.

Мой родной город,
В котором
Ловцы человеков — порно-бароны,
Доллар — пропуск во все коридоры,
Где звезды ценят — лишь на погонах,

Быть поэтом здесь хуже, чем вором!
Да будь ты хоть стар, хоть молод,
Хоть суперстар или так, попрыгунчик с поп-корном,
Ты узнаешь, что значит голод,
Будешь ртом хватать кислород, но
Не сможешь дышать свободно.
Потому что он наступает тебе на горло,
Твой родной город.

Мой родной город
Сидит на игле Газпрома
Пропитанный потом, кровью,
Нефтью и спермой,
Мой родной город,
Забытый богом,
Вскормленный смертью,
Мне снилось, скоро
Тебя накроет,
Не так как Содом с Гоморой,
А по другому,
Атомным грибом, как мухомором
Огромным.
И станешь ты дикою степь.
Но пока твои небоскребы,
Как души, тянутся к свету.

Мой родной город,
Скажи, почему ты мне дорог?
Просто другого такого нету.

Дигитал-Рембо

Он часами просиживает у монитора —
Качает порно,
А с нею нежен и робок.
Она большая оригиналка:
Читает Рембо
В оригинале,
Не знает что же такое торрентс.
Он ей предлагает Лонгер,
А ей бы Абсента,
Чтобы звенящее от пустоты сердце,
Гибкое от йоги тело
Наполнить словами поэта.
А Он предвкушает постельную сцену…
— Зачем тебе этот Рембо? Он же умер
От сифилиса или от какой-то другой напасти,
И имя у него Артюр,
Как у педераста. —
Он говорит и снимает брюки.

И светится красным
Глаз веб-камеры на его ноут-буке.

Рокко, застрахуй…

Застрахуй* свое сердце, Рокко,
А то остановится ненароком.
Много любви, слишком много…
Ты любишь всех и одновременно,
И этим, наверное, подобен Богу.
Прости за сравнение,
Поэтическая привычка
Выражаться высокопарно,
А правда всегда физиологична,
На то она и правда.
Твой орган — мотор,
А моторы могут ломаться,
Твой Орган — оргАн,
Музыка должна продолжаться.
Журналистка спросит: «И сколько?»,
Потом уточнит: «И все-таки?»,
Если любовь измеряется в долларах, Рокко,
Тогда говори ей: «Дорого!».
И пусть она примет на веру —
В божественном твоем теле,
Сифредди Рокко,
Застрахованное от остановки,
Бьется человеческое сердце,
Словно йо-йо,
На тонкой аорте.

*Рокко Сиффреди застраховал свой «рабочий инструмент».
Стоимость страховки держится в тайне.