Пенициллин и Калашников — два символа борьбы.
Сергей Жадан
Калашников (мужская партия)
Прилетел ко мне ангел, и спросил,
Распаковывая багаж:
-Чем хочешь изменить ты этот мир?
-Вот крест, а вот калаш…
Они говорят “бандформирование”,
А я — “профсоюзная ячейка”
Бойцовский клуб, как у Чака Паланика
И близится время Че.
Что мне, Родина, от нежных твоих подсолнухов,
От жарких твоих чернобрывцев?
Сквозь зубы шепчу я: Господи,
Раньше наши молитвы навзрыд
К тебе доходили, вроде бы,
А сейчас адресат будто выбыл,
Оставив свои чертоги.
И думаешь, а был ли Бог?
А может быть и не было никакого Бога.
Разрастаются супермаркеты,
Разрастаются, как грибы
Эти храмы капиталистического патриархата.
Под шртих-коды подставим лбы.
Что не продано, будет пропито,
Что не пропито, будет просрано.
Думалось — будет независимая и соборная,
Оказалось — босая и голая.
А у власти сейчас засранцы,
Мыслящие в одном ключе,
Они говорят -бандформирование,
А я — профсоюзная ячейка.
Родина, мне казалось у тебя молоко на губах не обсохло,
А теперь мне видится — это сукровица.
И я бы сказал, что сука ты,
Да скорее язык отсохнет,
Люблю я твои подсолнухи,
И жаркие чернобрывцы,
Зачем ты сердце мне начиняешь порохом,
Неужели ты не боишься взрыва?
Мне снилась Повстанческая армия
Во главе с Команданте Че,
Они говорят — бандформирование,
А я — профсоюзная ячейка.
Наши заводы стоят,
Наши фабрики разворованы,
Легкокрылые эльфы — давно в Европе,
А родину называют Мордором,
Где же ты, око Сауроново,
Затерялось среди подсолнухов,
среди чернобрывцев?
В топку Толкиена!
Пока мы молоды,
Перепишем эту историю
Или впишем свои страницы.
Помните: “Мама — Анархия,
Папа -стакан портвейна”
Они думают — мы — бандформирование,
А мы — народное сопротивление.
“Як умру, то поховайте”
Среди подсолнухов,
Среди чернобрывцев,
С чем тебе однозначно повезло, моя Родина,
Так это с твоим народом,
Многотерпеливы мы, украинцы.
Они говорят: не надо крайностей,
Зачем тебе калаш на плече?
А я говорю о солидарности
И о том, что не хватает нам профсоюзных ячеек.
Пенициллин (женская партия)
Прилетел ко мне ангел, и спросил,
Распаковывая багаж:
-Чем хочешь изменить ты этот мир?
-Вот крест, а вот калаш…
У милого глаза как незабудки,
И капельницы в две руки,
Я с ним сижу уже вторые сутки
И по часам меняю “проводки”,
Сказали мне бандитская разборка,
А он шептал, что это был протест,
Лишь с площади сошла волна народа
И оказался рядом Красный крест.
Потом его всего в крови на Скорой
В ургентную, где нет свободных мест.
Сердце лучше бы ты оглохло
А не сочилось болью и сукровицей,
Я знаю как тебе плохо,
Но что тебе прописать? Революцию?
Чтобы пылало подсолнухом,
Пламенело чернобрывцем.
Или зажмуриться,
Закрыть глаза — не видеть, не слышать, не знать,
Винить правительство, масонов, Путина,
Эпоху,
Но не себя,
Пить валерьянку,
Сидеть на инъекциях,
Сердце, зачем ты сочишься страданием,
От этого ведь ничего не изменится.
Сказали мне бандитская разборка,
А он твердил, что это был протест,
Когда пустили после остановки
Мы его сердце – это не конец.
На раненной груди татуировка —
Девиз забытый: Воля или Смерть.
Я капаю ему антибиотик
И слезы тихо капают с ресниц,
С каким сражался Молохом,
Мой Дон Кихот,
За что он отдал жизнь?
Шептал он мне —
Сестра, моя отныне,
В несчастной и больной нашей стране
В родимой неньке Украине
В неравной изнуряющей борьбе
В сраженьи с мельницами ветряными,
Что есть у нас ?
Как говорил поэт,
Калаш и куб пинецилина?
Нет ничего. Лишь верность есть
Себе,
Нашим Подсолнухам
И Чернобрывцам!
Так помоги мне
Снайперша со шприцем!
Эх, подсолнухи мои,
Да, чернобывцы
Сердце, чому ти не твердая криця?
Будь ты в броне,
Как легко бы жилось мне
В этой стране,
Что как та “простигосподи”.
Сердце, чому ти не твердая криця?
А мягкое теплое, будто синица.
Сердце — ты главная мышца
Бойца!
Будь себе верным иди до конца.
